Образ Марии Ивановны Белынской, матери критика, у белинсковедов раскрыт неоднозначно. В.С. Нечаева, например, пишет: «Она была чудовищно безграмотна … ни по своим умственным данным, ни по характеру, взбалмошному и раздражительному, она не могла быть той опорой, в которой нуждался муж».
Н.Н. Щетинина, дальняя родственница Белинских, пишет «… не имея злого сердца, она соединяла в своем характере задорливость при самых обыкновенных способностях и представляла собою тип Екатерининского века, когда идолопоклонство чинам и общественным званиям заменяло веру в человеческое достоинство».
Несколько иначе предстоит перед нами образ Марии Ивановны по воспоминаниям Д. П. Иванова, хорошо знавшая семейную жизнь Белинских: «Она была женщина чрезвычайно добрая, разумная, но вместе с тем, крайне восприимчивая, раздражительная».
В краеведческих «Записках» М. И. Храмовой есть несколько слов, посвященных Марии Ивановне. Одна из жительниц города Чембара (совр. город Белинский) пришла на прием к доктору Григорию Никифоровичу, чтобы рассказать о болезни своего мужа, водовоза Мокея, и попросить совета. «На него, когда он искал свою лошадь, напали в лесу волки. Он притворился мертвым. Волки его не торнули, только обнюхали, обмочили и ушли. А Мокей с перепугу заболел, «его трясла лихоманка». «Ну, Параня, – говорит он жене, – неси корыто. Верхний зипун – волки, а нижнее – сам измочил,» и попросил ее сходить к лекарю. «Мария Ивановна встретила меня в прихожей. Я стала ей рассказывать все дочиста. Не утерпели, стали хохотать обе мы с ней. Мария Ивановна была простецкая. С ней, что угодно поговоришь».
Полнее всего характер Марии Ивановны раскрывают письма. Письмо В.Г.Белинского к Константину от 24 июня 1842 года из Москвы: «Сколько раз просил я маменьку, чтобы она старалась укрощать свой пылкий до дикости неистовства характер, сносила бы с терпением кротостью приемлемой, всякой истинно благородной женщины и матери семейства все несправедливости папеньки, старалась бы избегать с ним всяких бесплодных ссор и тушить пламя в самом его начале, берегла бы себя ради своих детей … исполняла все обязанности, предписываемые женам божественными и человеческими законами».
О том, как Мария Ивановна выполняла обязанности матери говорит письмо Виссариона к Константину от 8 ноября 1833 года «Я знаю, что у маменьки нет денег, она прислал бы мне, может быть, последний свой талер и отказала себя в чашке кофею, единственном удовольствии и единственной роскоши, хотя я не только не просил у нее ни копеечки, но даже уверял ее, что ни в чем не нуждаюсь. Это мать! Такое воспоминание умиляет душу и врезается в памяти сердца неизгладимыми буквами».
Последняя встреча матери с сыном произошла в 1830 г. А в 1834 г. в письме от 11 сентября 1834 г. (за несколько месяцев перед смертью Марии Ивановны) Д. П. Иванов писал Виссариону: «В передней нам представилась встреча совсем другая и более плачевная и горестная: из кабинета вышла бабушка – Мария Ивановна … Я не узнал ее с первого раза и только опомнился от удивления, когда она с воплем и рыданиями бросилась мне на шею; она плакала и целовала меня с чувством живейшего восторга, думая видеть тебя в своих руках, и после долго укоряла тебя за твой неприезд, предчувствуя вечную с тобой разлуку».