Книга великого гнева и скорби.
Был же он, был этот брезжущий час,
Час, когда начал он, сумрачно горбясь,
Этот правдивый жестокий рассказ,
Час, когда взял он перо и бумагу,
Так, как ружьё перед битвой берут. …
Но не унизить безумному веку
Русской свободолюбивой души,
Совесть, отвага и честь человека
Ярко горят и в безвестной глуши. …
Каждая буква — слезинка людская,
Знак — чьей-то кровью безвинной налит,
Чванных тиранов коря, проклиная,
Каждая строчка им гибель сулит. …
Слово живёт — не упрятать не сжечь.
Впрямь, для тиранов страшней Пугачёва
Смелого разума дерзкая речь.
Дальше — допросы. Быть может, и пытка:
Властен Шешковский — палач, нетопырь.
Едет кибитка, трясётся кибитка,
Путь «за крепчайшею стражей» — в Сибирь.
(В.К. Звягинцева. Радищев. 1949-1950г.г.)